Военное положение в Польской Народной Республике

Введение военного положения в Польской Народной Республике в ночь с 12 на 13 декабря 1981 г. было, несомненно, событием исключительной важности. Вновь и вновь вызывает политические скандалы и судебные процессы, приковывает к себе внимание ученых и общественности этот единственный случай использования поли­тическим руководством социалистической страны такого чрезвычайного механизма в качестве способа общественной стабилизации и выхода из кризиса. 1981 г. в Польше выбивается из цепи кризисов 1956 и 1968 гг. в Восточной Европе наличием небывало долгой и развернутой кампании по дискредитации «врагов социализма» в СМИ всех стран — членов Организации Варшавского договора. Наконец, обстоятельства, сопро­вождавшие введение Войцехом Ярузельским военного положения, продемонстриро­вали всю опасность и невозможность дальнейшего существования доктрины «ограни­ченного суверенитета» (или «доктрины Брежнева»). Сами советские руководители и в официальных высказываниях для СМИ, и в неофициальных подчеркивали сувере­нитет ПНР и ее самостоятельность в решении внутренних проблем, а свидетели происходившего писали о смерти этой внешнеполитической концепции. Как нам представляется, успешность дальнейшего изучения разнообразных политических ас­пектов установления военного положения в ПНР связана, в первую очередь, с рас­секречиванием большого объема документальных источников. 

Многие из них, как выяснила в ходе бесед Т. Косинова, восприняли события 13 декабря крайне негативно с преобладанием пессимистических настроений: «Тогда стало ясно, что если переворот победил в течение одного дня, то он победил, уже победил...», хотя данная акция и считалась меньшим злом, чем возможная советская интервенция. Развитие польского кризиса, особенно события конца 1981 г. дали дополнительный стимул нелегальной деятельности диссидентов. Источники «самиздата», например, сообщают о большом количестве арестов, связанных, в том числе, и с польскими событиями. Сюда можно отнести и так называемое дело «социалистов», членов круж­ка, арестованных 6 апреля 1982 г. в Москве, у которых были изъяты многочисленные экземпляры обращения русских инакомыслящих к польским рабочим. В реакции на предпринятые чрезвычайные меры в «братской Польше» проявляло себя и политическое недовольство, смешанное с национальным вопросом. О влиянии «польских дел» на Грузию и Белоруссию указывал Ю.В. Андропов. А, например, в марте 1982 г. в Тбилиси во время футбольного матча между тбилис­ским «Динамо» и польской «Легией» распространялись листовки: «Пусть Польша будет Польшей» и «За вашу и нашу свободу».
Менее однозначно и определенно можно оценить влияние чрезвычайных событий в Польше на умонастроения рабочих. Анализ мнений рабочих относительно происхо­дившего в ПНР демонстрировал значительную разницу их оценок, начиная от того, что «большинство работяг в культурных центрах, в крупных городах поддерживали поляков... процентов 70» до обличения «имперско-шовинистической», озлоблен­ной реакции советских рабочих на события кризиса в ПНР в начале 1980-х гг. Все же серьезные причины для недовольства существовали и у советских трудящих­ся. По некоторым сведениям, только в 1981 г. было зафиксировано, по меньшей мере, 15 фактов волнений и забастовок на предприятиях.
Не вызывает сомнений и тот факт, что значительная часть советской интеллиген­ции следила за событиями польского кризиса. Почти все поколение «шестидесятни­ков» признавалось в своей любви к этой стране, которая представлялась им как очаг богатой, динамично развивающейся и открытой культуры. Однако, по меткому заме­чанию М. Новицкого, острота восприятия событий интеллигенцией зачастую пара­доксальным образом сочеталась с клише коммунистического воспитания. Ско­рее всего, он имел в виду ряд идеологических стереотипов (например, вера в соци­алистический интернационализм, идеалы и блага социализма), которые не позволя­ли во многих случаях правильно оценить политическую ситуацию.
В целом же, как свидетельствует Н. Иванов, «проводившаяся с широким разма­хом» кампания против «Солидарности», наоборот, возбудила интерес к независимому профсоюзу. Поэтому не вызывают удивления известные из документальных источников инте­ресные подробности подготовки к 13 декабря 1981 г. коммунистического руководства на Украине. Для сведения к минимуму возможных негативных последствий введения чрезвычайных мер в соседней стране в Киеве прошли проверки всех мест прожива­ния польских студентов и специалистов, «чтобы проверить, какие настроения господ­ствуют среди них». Под контролем находились настроения жителей укра­инской столицы. В отчетах, направляемых в Москву, подчеркивалась поддержка польскими студентами действий, предпринятых властями ПНР. Делалось все, чтобы не допустить повторения «польского сценария», тем более что даже в условиях жесткого контроля и цензуры, как мы увидели, имели место интерес к действиям польских трудящихся и различная степень сочувствия делам «Солидарности». Поэтому в течение всего периода военного положения в прес­се, исторической и политической публицистике в качестве своеобразной защитной реакции от силы польского влияния сохранялся ряд «мифов», связанных с данным кризисом. Это представление о кризисе как о спровоцированной исключительно ино­странными спецслужбами враждебной акции по отношению ко всем восточноевро­пейским странам; подчеркивание роли отдельных упущений польского руководства в эскалации нестабильности в ПНР на фоне сокрытия объективных противоречий социалистической системы; создание образа беспринципных и расчетливых лидеров польской оппозиции. Подобная политика не позволила проявиться сколько-нибудь масштабным открытым формам протеста в СССР в период существования военного положения в Польше. Однако она не смогла остановить проникновение польского влияния (хотя часто и в сильно ослабленном виде) в социально-политическую сферу жизни советского общества, воздействия его на различные социальные группы.