Пылим о славянстве

Летом 2004 г. к столетию со дня смерти ученого Институтом славяноведения РАН совместно с рядом высших учебных заведений была проведена научная конференция «А. Н. Пыпин и проблемы славяноведения». В капитальном труде Л. П Лаптевой Пыпину отведен специальный раздел, а ссылки на его сочинения и переписку проходят буквально через всю эту книгу. По-своему знаменательный факт: университетский учебник по славянской историографии не назвать ни одной из пыпннских работ и само имя ученого счел нужным упомянуть лишь мимоходом— оба раза в связи с тем влиянием, какое позитивистский метод А. Н. Пыпина оказал па словенского историка Ивана Приятеля.
За полвека своей ученой и журналистской деятельности он сумел сделать колоссально много. Список его публикаций включает в себя по одним подсчетам 1200. по другим — полторы тысячи позиций. Здесь — наряду со всякого рода обзорами, с небольшими, зачастую печатавшимися анонимно, журнальными заметками—стоят солидные циклы статей и книги. Значительную долю в этом ряду составляют выступлении на славянскую тему.

 

Даже одно уж их разыскание, хотя бы предварительное изучение и приведение этого разрозненного массива в некую систему требует долгого труд. Далее следует развернутое «Введете», которое знакомит читателя с биографией заглавного героя и с методами его научной работы. В основной же части книги найдено удачное, думается, сочетание регионального и проблемного принципов организации материала. Первая глава—«Славянские народы с древних времен до национального возрождения» — резюмирует ту информацию, что сообщал своим читателям Пыпин по каждой из выделенных исследовательницей рубрик. «Общие сведения», «Болгары», «Югославянские ироды», «Чехи». «Словакию», «Поляки», «Балтийские славяне. Лужицкие сербы». «Русины». I же рубрики (только в несколько иной последовательности) освещены в главе второй: Славянские народы в период формирования наций». В центре внимания третьей главы — Славянское единство. Теория и практика» — оказываются славянская идея. панславизм и широком понимании слова). «Изучение зарубежных славян в России» составляет предмет рассмотрения в главе четвертой. Последняя, пятая, глава посвящается «Проблемам этнического развития украинцев и белорусов». Итоги разысканиям подведены в «Заключении», где изложено, в частности, авторское понимание того, как Пыпину виделось настоящее и будущее славянской идеи. «Автор надеется, что эта книга сможет, в какой-то степени, послужить "путеводителем" по славистическим работам А. Н. Пыпина», — сказано в «Предисловии». 
С уверенностью можно утверждать, что искомая цель исследовательницей достигнута. Каждый, кого интересует история славянского мира, состояние отечественной славистики XIX начала XX веков, найдет в рецензируемой монографии немало полезного для себя. Чаще всего Е. П. Аксенова, к сожалению, ограничивается лаконичной констатацией: «Пыпин отмечал», «Пыпин обращал внимание», «он сообщал», «показывал» ит. п. Изредка эти стереотипные обороты приобретают более эмоциональную окраску, и тогда читатель узнает, что «Пыпин не без некоторого скепсиса замечал». «Пыпин с беспокойством писал» и т. д. Впрочем, эмоциональные вкрапления мало что меняют. Вопреки добрым — в этом нет сомнения — намерениям Е. П. Аксеновой, образ ученого от такого реферирования только снижается, поскольку на равных правах с глубокими, говорящими об интуиции, знаток и таланте наблюдениями подаются элементарные, плоские истины, вполне уместные, нередко—даже необходимые в рассчитанном на неподготовленную читательскую аудиторию журнальном тексте, но ничего существенного не добавляющие к характеристике ученой деятельности А. Н. Пыпина.
Примеров, иллюстрирующих авторский подход к предмету, можно привести сколько угодно. Дабы не перегружать рецензию цитатами, ограничимся двумя: «После Белогорской битвы совершается, по определению Пыпина, "окончательный упадок Чехии", она становится "безгласной провинцией империи Габсбургов"», «Христианизация балтийского славянства, как отмечал Пыпин, сопровождалась немецкой колонизацией, которая шла быстрыми темпами» . Сообщая все это, исследовательница воздерживается от комментариев. Правда, каждый раз в монографии указан точный адрес, где читатель сможет найти приводимое пыпинское высказывание—и сможет, если пожелает, сам разбираться в том, как соответствующая информация звучала в год публикации текста и как она воспринимается с позиций наших дней. Но в конечном итоге не получается ли, что исследовательница перекладывает на читательские плечи то, что полагалось бы сделать автору монографии?
Трудно понять, по какой причине исследовательницу, похоже, не слишком интересуют даты пыпинских выступлений в печати. Речь о датировке заходит в том случае, если со временем взгляды историка резко менялись, как это случилось с восприятием Краледворской в Зеленогорской рукописей: сначала русский ученый горой стоял за них, отвергая любые сомнения в подлинности, а потом под грузом неопровержимых доводов признал их фальсификатами.
В большинстве же случаев Е. П. Аксенова не видит особой нужды акцентировать внимание на времени появления тех или иных работ Пыпина, будучи убеждена, что его взгляды отличались завидным постоянством. По-своему исследовательница права: такое постоянство в самом деле было ему свойственно. Но, с другой стороны, не годится забывать хотя бы о том, что теория или гипотеза, звучавшая в середине XIX в. свежо и оригинально, могла спустя годы превратиться в избитый трюизм, и, значит, вопрос о том, когда же об этом писал ученый, для историографа совсем непраздный.

 

Самоидентификация, кто спорит, — вещь по-своему немаловажная. Но разве может историограф позволить себе в полной мере полагаться на нее—равно как и на любые другие декларации? В конечном счете такие задачи, как известно, приходится решать только путем тшд1елы10го анализа самого пыпинского научного наследия.
Обращаясь к нему, Е. П. Аксенова почему-то сделала упор на том, что «сближаясь с позитивистами, Пыпин считал науку единственной формой знания. Прогресс человечества он связывал с развитием научных знаний; этому процессу должно способствовать совершенствование общественной жизни и расширение образования». Последователи О. Конта действительно очень чтили науку. Но означает ли это. что подобное отношение следует считать важным отличительным признаком позитивиста?
Другие работы Е. П. Аксеновой, в частности «Очерки ИЗ истории отечественного славяноведения: 1930е годы», доказывают как раз обратное. Но в данном случае автор предпочел акцент сделать на максимально полном охвате всех писаний Пыпина на славянскую тему. Е. П. Аксенова—за что ей честь и хвала — отыскала и собрала разбросанные по журналам 1860х начала 1900х годов статьи, заметки, рецензии А. Н. Пыпина, обобщила и разнесла по соответствующим тематическим рубрикам его высказывания. Должно быть, именно это трудоемкое дело заслонило собой в се глазах почти все остальное.
Опубликованная монография вызывает искреннее уважение. Она можно полагать, окажется востребованной. Однако с сожалением приходится констатировать, что выбор того угла зреют, под которым исследовательница рассматривает собранный и систематизированный ею громадный материал, явно пошел книге не на пользу.