Враг как друг или друг как враг: российские правые, Германия и Великобритания в 1914-1917 гг.

История знает немало случаев, когда вчерашний союзник оказывался сегодняшним смертельным врагом, а недавний враг обращался в друга. Однако далеко не всегда и не всем политическим акторам удавалось адекватно реагировать на эти изменения: следование той или иной политической линии создавало своего рода инерцию, которую было невозможно в одночасье изменить. И чем более глубокие факторы привязывали к ней, тем сложнее становилось от нее отойти, хотя бы это вызывалось самой насущной необходимостью. Каждый год Германию посещают миллионы людей с различными целями и интересами. Например, отдых в Германии для туристов из ближнего и дальнего зарубежья является нечто интересным и многообещающим, т.к. Германия не просто экономически развитая страна, но и в первую очередь, культурно развивающая страна.  
Наглядной иллюстрацией сказанному служит история российской правой. Накануне Первой мировой войны правые придерживались прогерманской внешнеполитической ориентации. Германия воспринималась как оплот консервативного, стабилизирующего начала в Европе, тогда как Англия и Франция казались олицетворением начала радикального, разрушительного. Именно внутриполитические коннотации придавали в глазах правых такое большое значение дружественным отношениям с Германией. «...Борьба между Германией и Россией независимо от ее исхода глубоко нежелательна для обеих сторон как, несомненно, сводящаяся к ослаблению мирового консервативного начала...», — писал в феврале 1914 г. лидер Правой группы Государственного Совета П.Н. Дурново и предупреждал, что результатом российского-германского конфликта станет социальная революция.

И все же, несмотря на предостережения правых, война между Германией и Россией стала реальностью. Необходимость скорректировать политическую линию казалась очевидной. Член Правой группы Государственного Совета Н.А. Зверев писал другому ее участнику, С.Д. Шереметеву: «...Уже теперь совершенно ясно, что правые группы Совета и Думы силою вещей вынуждены будут пересмотреть свою политическую программу и во многом видоизменить ее».

Однако этот пересмотр оказался чрезвычайно сложным делом. Симпатии правых к Германии вытекали не из сиюминутной политической конъюнктуры, а из их принципиальных убеждений и ценностей. К тому же в роли союзников России в войне выступали «конституционная» Великобритания и республиканская Франция, сотрудничество с которыми было на руку политическим оппонентам правых.
С самого начала войны они настаивали на недопустимости ставить знак равенства между Германией и императором Вильгельмом. «...Ты тоже не смешиваешь Германию и ее гения с железным кулаком Вильгельма», — с удовлетворением отмечал другой корреспондент С.Д. Шереметева, Н.С. Мальцов. А некоторое время спустя он предостерегал против излишне жестких условий мира с Германией, если та потерпит поражение. По его мнению, было бы «нежелательно сделать себе из немцев непримиримых врагов». Такой подход проявлялся не только в частной переписке, но и в публичных выступлениях. Князь С.С. Абамелек-Лазарев доказывал в специальной брошюре, что только сравнительно мягкие условия договора с Германией сделают его по-настоящему прочным.Впрочем, перспектива победы в войне вызывала у правых определенные сомнения, даже на начальном этапе войны, когда дела на Русском фронте шли вполне благополучно. «.По всей вероятности, война окончится не в пользу Вильгельма, а в пользу нас и наших союзников. Однако полной уверенности еще нет», — говорилось в одном из писем, относящихся к декабрю 1914 г.
В письмах правых неизменно возникал образ могучего противника, победа над которым ни в коем случае не была гарантирована. «Собственно говоря, мне кажется, что с точки зрения чисто военной лучше всех действует все-таки Германская армия», — писал в дневнике известный консервативный теоретик Л.А. Тихомиров. Тема германской военной мощи стала особенно актуальной под впечатлением военных неудач весной — летом 1915. Правые подчеркивали, насколько «трудно нам бороться с немцами», как «поражает нас страшная Германия», главными козырями которой являются «горячий патриотизм и железная дисциплина».
По мнению Тихомирова, главным источником силы германской армии являлось внутреннее единство германского общества, его приверженность идее сильного государства.

Естественным продолжением такого отношения к Германии выступало подозрительное, если не враждебное, отношение к союзникам. Неверный выбор союзников приведет Россию к войне, сокрушался Мальцов за несколько дней до ее начала. А вскоре после того, как война была объявлена, заметил: «Жидам и англичанам наконец удалось нас стравить с Германией». Даже весной 1915 г. участие России в войне на стороне Англии и Франции вызывало у Мальцова негативные чувства. «Более всего страшит меня официальное признание общности наших интересов с целями наших союзников.».
Тихомиров относился к союзу с западными державами как к печальной необходимости, вызванной тем, что «в поединке один на один с Австро-Германией мы потерпим крушение», и указывал на «малодушие Франции и вероломство Англии». Ему казалось, что союзники хотят истощения России и Германии, дабы впоследствии продиктовать выгодные для себя условия мира. «Наши союзники — англичане и даже французы — ведут дело очень вяло и, очевидно, опять взвалив всю тяжесть войны на Россию. Вильгельм безбоязненно берет сотни тысяч войск с Запада и бросает на нас, а англичане и французы сидят на месте... Им, очевидно, больше нравится, чтобы немцы и русские истощились в этом страшном поединке, а сами наши союзники сохранят свои силы возможно свежими к моменту диктования условий — Вильгельму... Да косвенно и нам, уже ослабевшим».

Следует отметить, что в течение первого года войны такие мнения о союзниках и их планах высказывались лишь в приватном порядке. Однако с лета 1915 г. негативные суждения о британцах и французах зазвучали публично. Они имели ярко выраженные внутриполитические коннотации и были связаны с взаимными симпатиями между союзниками и участниками сформировавшегося в августе оппозиционного Прогрессивного блока. Последние объясняли поражения на фронте и проблемы в военном производстве низким культурным уровнем населения России и слишком авторитарной властью. В ответ на это правые указывали, что военные неудачи терпели и более цивилизованные западноевропейские страны с демократическими режимами.
Таким образом, в период Первой мировой войны среди правых преобладали германофильские, англофобные настроения. Ситуация, при которой Германия выступала в роли противника, а Великобритания — союзника России казалась им неестественной. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что до сих пор историки не обнаружили никаких прямых свидетельств практических действий, предпринимавшихся правыми для разрыва с Антантой и заключения сепаратного мира с Германией. Детально проанализировавший проблему С.П. Мельгунов пришел к вполне определенному отрицательному выводу на сей счет, который не был поколеблен последующими исследованиями.
Высоко оценивая Германию, правые, оставались патриотами, желавшими блага своему Отечеству. Однако за единственно правильную политическую форму его существования они принимали самодержавие. Исходя из этого, Германия оказывалась политически более близкой, чем Великобритания. Первая выступала в качестве символа авторитарной, монархической власти, последняя — неприемлемой для правых либеральной демократии. Поэтому, несмотря на геополитические расклады, превратившие Россию и Германию в смертельных врагов, российские правые усматривали между ними политическую близость, в которой отказывали Великобритании.
Для них Первая мировая война была не тотальной войной новейшего времени, а скорее войной государств и государей в духе XVIII-XIX вв. Обновив политические технологии, создав многотысячные организации, научившись проводить массовые политические кампании и работать в представительных учреждениях, правые не смогли столь же основательно обновить свои идеологические установки. Это помешало конструированию «образа врага» и «образа друга», адекватных геополитической ситуации начала ХХ в., способствовало их дискредитации в глазах патриотически настроенной части населения и внесло свою лепту в процесс социально-политической дестабилизации.