Цивилизации как перерождения культуры

С другой стороны, авторы монографии ведь и сами абсолютно верно выделяют в своем исследовании материальный и культурно-исторический аспекты цивилизации. Нетрудно убедиться, что говорить о «перерождении культуры в цивилизацию» – и то ограниченно – можно лишь применительно к материальному аспекту, но никак не к культурно-историческому, связанному с накоплением цивилизационной преемственности и увеличением ее самоценной исторической продолжительности.
Первое, что необходимо отметить, – однозначное причисление России к Западу, представление нашей страны его частью. Авторы признают, что такая точка зрения не единственная и что существуют и другие («Россия – не Европа», «Россия – другая Европа» и т. д.). Но при этом безапелляционно заявляют о наличии у них общего и абсолютного консенсуса по данному, весьма спорному вопросу, что подтверждается содержанием монографии, за исключением тех ее частей, которые принадлежат перу Н.П. Шмелева, В.П. Федорова и А.А. Громыко.
А в принципе, независимо от того, является ли Россия частью Европы, квартирный переезд под ключ может понадобится всем хотя бы раз в жизни. Разве вам все это надо, перевозка, упаковка, расстановка мебели? Все сделают за вас.
Такое мировидение противоречит объективной реальности, и понимание этого побуждает авторов продвигать эти взгляды в директивной форме, невзирая при этом на буквально кричащие противоречия, например: «В цивилизационном плане Россия, оставаясь евро-азиатской и многоконфессиональной страной, безусловно, принадлежит к европейскому типу. Не говоря уж о нашей исторической и географической принадлежности к Старому Свету ...» и т. д.
Однако, такая позиция побуждает авторов достаточно уничижительно высказываться о других подходах, признавая их существование и даже доминирование, но при этом объясняя это с сугубо субъективистских позиций. Например: «Уже в конце 90-х годов, но особенно в начале XXI века в российском обществе, тяжело переживавшем национальное унижение, произошел коренной перелом настроений. В официальном дискурсе зазвучали национал-патриотические мотивы. Они находят идеологическую подпитку в подъеме антизападных, клерикальных и почвеннических течений ...».
Демонстрируемый здесь уже открыто идеологический подход безусловно связан с позицией, занимаемой отдельными представителями Института Европы РАН в Совете по внешней и оборонной политике и Совете при Президенте России по развитию гражданского общества и правам человека.
Этот однозначный подход приводит к тому, что на протяжении всей монографии с разных углов зрения рассматривается один и тот же алгоритм выводов, предложений и рекомендаций, которые сводятся к тому, каким именно образом Россия должна встраиваться в Запад, целесообразность чего сомнению не подвергается.
Наглядный пример: перечисление преимуществ членства России в ВТО. Здесь обсуждаются многочисленные детали и инструменты, совершенствующие механизм отношений России со странами ЕС, но лишь вскользь упоминаются негативные, причем действительно фундаментальные последствия этого шага.
Например, двукратное увеличение таможенного обложения импорта (при зашкаливающем уровне продовольственной зависимости крупных городов), обострение конкурентной среды для отечественных предприятий на внутреннем рынке, равнозначное их разорению, жесткие последствия для специализированных отраслей и моногородов, составляющих более половины экономики, и т. д.
Авторы как будто не замечают, что каждый из этих факторов, даже взятый в отдельности от остальных, запросто может послужить детонатором масштабной социально-политической дестабилизации (пример Февральской революции 1917 г.). Становится очевидным, что непременное вступление в ВТО рассматривается либо самоцелью, либо инструментом предполагаемой опоры на внешние силы при возможных кардинальных изменениях внутриполитической ситуации.
Другой пример: неубедительным выглядит просто-таки императивное утверждение авторов о том, что едва ли не главной причиной распада СССР и СЭВ явилось следование принципу «мы сами».
1. Авторам хорошо известно (хотя они об этом и не говорят), что следование этому принципу обусловливалось растянутым на десятилетия противостоянием с Западом, побуждавшим нас культивировать самодостаточность, – довоенным и послевоенным, которое было начато не по нашей инициативе.
Не СССР, а Запад привел к власти Гитлера; не И.В. Сталин, а У. Черчилль провозгласил холодную войну, не мы, а американцы создали атомную бомбу, не в советской, а в западной зоне оккупации была провозглашена ФРГ, не Советский Союз, а Запад первым стал создавать военно-политические блоки и т. д.
2. В работе не рассматриваются возможные перспективы реализации принципа «мы сами» в случае, если бы вместо предложенного Е. Г. Либерманом «хозрасчета», внедренного в ходе косыгинских реформ, был реализован проект академика В. М. Глушкова – ОГАС (Общегосударственная автоматизированная система учета и обработки информации), способный вывести СССР в мировые лидеры в информационной сфере.
3. Опускаются неоднократно приводившиеся крупными западными лидерами высокие оценки эффективности советской экономической системы.
4. Авторами даже не рассматриваются возможные альтернативы современной «инновационной» экономике. Между тем, по оценкам М. Л. Хазина, сделанным на примере США, «... сектор „новой“ экономики, в который были включены отрасли, связанные с информационной экономикой, а также оптовая и розничная торговля, занимая примерно 25% экономики США по потребляемым ресурсам, „выдает“ обратно в экономику всего около 15%».
Это настоящий приговор инновационной экономике, по крайней мере, в ее современном, информационном виде. Тем самым фактически признается политическая и, следовательно, глобально-управленческая мотивация этого тренда, сложившегося, как выясняется, под воздействием не объективных, а субъективных тенденций, сформированных, по-видимому, вполне определенными интересами и силами.
Подобных примеров по ходу монографии можно привести множество, и мы намеренно продемонстрировали далеко не самые яркие. Все это не только существенно обедняет работу, но и в отдельных случаях побуждает авторский коллектив к селективному подбору фактов.
В частности, авторы воздерживаются от оценок угрозы для национальной безопасности России наполеоновской экспансии, отдавая предпочтение при рассмотрении этого исторического периода гуманистическим идеалам Французской революции; критикуя консерватизм Священного союза, они не указывают на роль в его создании и в прекращении его деятельности британской монархии; не упоминается об иезуитских и масонских корнях, проникавших в Россию «просвещенных» европейских идей, подробно раскрытых видным дореволюционным историком С.П. Мельгуновым и т. д. Между тем очевидно, что если на Западе масонство, имеющее двойственный, протестантско-оккультный генезис, противостояло бывшей проектной идее – католицизму, то в России действующей – православию. И, получив распространение в просвещенной среде, подрывало абсолютно все устои – от религиозно-духовных до государственных.
Отчасти такая убежденность в принадлежности России к Европе объясняется уже отмеченной нами недооценкой геополитического фактора, которая, заметим, распространяется не только на современность, но и на более отдаленные события, по срокам однозначно подпадающие под традиционную геополитическую трактовку всемирно-исторического процесса.
Между тем общеизвестно, что все классические школы геополитики, прежде всего западные – от Ф. Ратцеля и Р. Челлена до Х. Дж. Маккиндера, К. Хаусхофера и З. Бжезинского, рассматривая базовыми категориями морское и сухопутное начала, сходятся в том, что «центр мира» представлен так называемым евразийским «Хартлендом» – «мировым островом», по отношению к которому Европа является небольшим полуостровом, расположенным на его западной оконечности. Разногласия о том, где именно проводить границу между «морем» и «сушей», среди западных стратегов начинались уже после признания этой основополагающей данности, и спор, как показывают труды К. Шмитта, Э. Саттона и других исследователей, велся вокруг принадлежности к «морю» или «суше» отнюдь не России, а Германии.
Отсюда проистекает недооценка авторами геополитической доктрины евразийского течения, которое они рассматривают как ограниченное исключительно идеологическими и духовными рамками триады «державность, духовность, соборность». Заметим, что подмена геополитики не только экономической, но и социально-гуманитарной проблематикой («правами человека», «демократией», «гражданским обществом», «рыночной экономикой» и иными ценностями, источником которых является Запад) – «фирменный» прием современного глобализма.
Авторам явно не помешало бы обратиться к генезису перечисленных «ценностей», указанному С. Манном, отмечающим, что инструментами целенаправленного внедрения хаоса как способа деструкции, применяемого в национальных интересах США, являются содействие демократии, рыночным реформам и развитию СМИ через частный сектор.
Другой причиной абсолютизации авторами «европейской принадлежности» России, на наш взгляд, является принижение религиозного фактора, составляющего фундамент различий между Россией и Западом, и чрезмерное возвышение секулярного начала.
Отметим, что такой видный теоретик цивилизационного подхода, как Э.А. Азроянц, справедливо считает Запад «единственной нетрадиционной цивилизацией, которая выше ставит не консенсус и традиции, а право, законы и контракты». Иначе говоря, в центр на Западе ставится не моральный и нравственный идеал, а материальные аспекты бытия (благополучие, процветание и т. д.), которым в основном и придается статус «общечеловеческих ценностей».
НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ